Она продолжала без умолку: мужчина в таком возрасте – в декабре ему будет шестьдесят девять, они собираются отметить день рождения в Испании. Мартин дружит с генералом Франко – такой приятный человечек, знаком ли с ним Марш?

Нет, такого удовольствия он не имел.

Ах да. Трудно даже подумать, как это могло случиться, он всегда говорил ей, куда едет, никогда ничего подобного не было. Какое облегчение поговорить с вами, вы так благожелательны…

Зашуршал шелк, это она положила ногу на ногу, юбка кокетливо поднялась выше пухлого колена. Вернулась горничная и поставила перед Маршем чашку кофе, сливочник и сахарницу. Перед хозяйкой – стакан шерри и на три четверти пустой хрустальный графин.

– Упоминал ли он при вас имена Йозефа Булера или Вильгельма Штукарта?

Под косметикой появилось сосредоточенное выражение.

– Нет, не припомню… Нет, определенно нет.

– Выходил ли он из дому в прошлую пятницу?

– В прошлую пятницу? Думаю, что да. Он ушел рано утром.

Она отхлебнула шерри. Марш сделал пометку в записной книжке.

– А когда он сказал вам, что ему нужно уехать?

– В тот же день после обеда. Он вернулся около двух, сказал, что случилось что-то и ему придется в понедельник быть в Мюнхене. Он улетел во второй половине дня в воскресенье, чтобы там переночевать и с утра заняться делами.

– Не сказал ли он, что там за дела?

– В этом отношении он придерживался старых взглядов. Его дела касались его одного, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Как он держался перед поездкой?

– О, как всегда, раздражался. – Она по-девичьи хихикнула. – Да, был несколько более озабочен, чем обычно. Его всегда угнетали телевизионные новости – терроризм, бои на Востоке. Я говорила ему, чтобы он не обращал на них внимания – что толку беспокоиться, говорила я, но эти вещи… да, они его мучили. – Она понизила голос: – Бедняга, во время войны у него был нервный срыв. Такое напряжение…

Фрау Лютер приготовилась снова заплакать. Помешал Марш.

– В каком году случился этот срыв?

– Думаю, в сорок третьем. Разумеется, до того, как я с ним познакомилась.

– Разумеется, – улыбнулся Марш. – Вы, должно быть, ещё ходили в школу.

– Ну, положим, не совсем в школу. – Юбка поднялась повыше.

– Когда вы забеспокоились о нем?

– Когда он не вернулся домой в понедельник. Я всю ночь не спала.

– Значит, во вторник утром вы сообщили о его исчезновении?

– Я как раз собиралась это сделать, когда приехал обергруппенфюрер Глобоцник.

Марш старался скрыть удивление.

– Выходит, он приехал ещё до того, как вы сообщили в полицию? В котором часу это было?

– Вскоре после девяти. Он сказал, что ему нужно поговорить с мужем. Я рассказала ему о том, что случилось. Обергруппенфюрер отнесся к этому очень серьезно.

– Не сомневаюсь. Сказал ли он вам, о чем он хотел говорить с герром Лютером?

– Нет. Я подумала, по партийным делам… Почему? – Внезапно в её голосе появились жесткие нотки: – Вы хотите сказать, что мой муж сделал что-нибудь дурное?

– Нет-нет…

Она натянула юбку на колени, разгладила её унизанными кольцами пальцами. Помолчав, спросила:

– Герр штурмбаннфюрер, что означает весь этот разговор?

– Бывал ли ваш муж когда-нибудь в Швейцарии?

– Несколько лет назад он время от времени туда ездил. У него там деловые интересы. А что?

– А где его паспорт?

– В кабинете нет. Я проверяла. Вместе с обергруппенфюрером. Мартин всегда носил паспорт с собой. Говорил, неизвестно, когда он может потребоваться. Это осталось со службы в министерстве иностранных дел. Право же, в этом нет ничего необычного…

– Извините, мадам, – продолжал нажимать Марш. – Я насчет сигнализации от взломщиков. Заметил, когда входил. По виду она новая.

Она опустила глаза:

– Мартин установил её в прошлом году. В доме побывали посторонние.

– Двое?

Фрау Лютер удивленно посмотрела на него:

– Откуда вы знаете?

Накладка. Но он нашелся.

– Должно быть, читал в личном деле вашего мужа.

– Невероятно. – Удивление опять сменилось подозрительностью. – Он никому об этом не сообщал.

– Почему?

Она собиралась поставить его на место, ответив: «Какое вам дело?» – или что-то вроде этого, но, увидев выражение лица Марша, передумала. Сказала отрешенно:

– Я его просила, герр штурмбаннфюрер. Но он ни в какую. И не говорил почему.

– Как это было?

– Это случилось прошлой зимой. Мы собирались провести вечер дома. В последний момент позвонили друзья, и мы поехали поужинать у «Хоршера». Когда вернулись, в этой самой комнате находилось двое мужчин. – Она оглядела комнату, словно кто-то продолжал в ней прятаться. – Слава Богу, с нами приехали друзья. Если бы мы были одни… Увидев, что нас четверо, они выпрыгнули из окна. – Она указала рукой за спину Марша.

– Итак, он поставил сигнализацию. Принял ли он дополнительные меры предосторожности?

– Нанял охрану. Четверых. Они работали посменно. Держал их до Рождества. Потом решил, что им нельзя доверять. Он был так напуган, герр штурмбаннфюрер.

– Чем?

– Он мне не говорил.

Снова появился носовой платок. Из графина в стакан была отправлена ещё одна доза шерри. Губная помада оставляла на краях стакана жирные розовые разводы. Вот-вот снова польются слезы. Марш, пожалуй, ошибался: она, несомненно, боялась за своего мужа, но ещё больше опасалась, что он её обманывает. В голове одно за другим мелькали сомнения, находя отражение в глазах. Другая женщина? Преступление? Тайна? Бежал из страны? Уехал навсегда? Ему стало жалко её, и он подумал было, не сказать ли ей, что гестапо завело против её мужа дело. Однако зачем причинять женщине лишние страдания? Все равно скоро узнает. Он надеялся, что государство не конфискует этот дом.

– Мадам, я слишком долго засиделся у вас. – Марш закрыл записную книжку и поднялся. Она схватила его за руку, не сводя с него глаз.

– Неужели я никогда больше его не увижу?

– Увидите, – сказал он. И подумал: «Нет».

Как хорошо вырваться из темной затхлой комнаты на свежий воздух! Гестаповцы все ещё сидели в своем «БМВ» и следили за ним, когда он выходил. После секундного колебания он повернул направо и направился к станции «Ботанический сад».

Четыре охранника!

Теперь он начинал понимать. В пятницу утром встреча на вилле Булера, в которой участвовали Булер, Штукарт и Лютер. Паническая встреча, старики в холодном поту от страха, и не без оснований. Возможно, они распределили обязанности. Во всяком случае, в воскресенье Лютер улетел в Цюрих. Марш был уверен, что это он должен был в понедельник утром послать из цюрихского аэропорта коробки с шоколадом, возможно, перед пересадкой на другой самолет. Что они означали? Не подарок – сигнал. Говорило ли их получение, что он успешно справился с заданием? Или же, наоборот, что все сорвалось?

Марш оглянулся. Да, теперь за ним следили. В этом он был почти уверен. У них было время организовать слежку, пока он находился в доме Лютера. Кто же они? Женщина в зеленом пальто? Студент на велосипеде? Бесполезно гадать. Гестапо было ему не по зубам. Их, по крайней мере, трое или четверо. Он ускорил шаг. Станция была уже недалеко.

Вопрос: вернулся ли Лютер из Цюриха в Берлин во второй половине дня в понедельник или же остался за границей? Марш был склонен считать, что все же вернулся. Вчера утром на виллу Булера звонил Лютер: «Булер? Отвечай. Кто это?» – в этом он был уверен. Итак, предположим, что Лютер отправил посылки перед самой посадкой на самолет, скажем, около пяти часов. Он мог прибыть в Берлин около семи в тот же вечер. И исчез.

«Ботанический сад» – остановка пригородной электрички. Марш купил за марку билет и болтался около контролера, пока не подошел поезд. Вошел в него и, как только стали закрываться двери, выскочил и побежал по пешеходному мостику на другую платформу. Через две минуты он сел в поезд, идущий в южном направлении, а в Лихтерфельде снова сделал пересадку. На станции было безлюдно. Он пропустил первый поезд, сел во второй и устроился на сиденье. Единственной спутницей в вагоне оказалась беременная женщина. Он улыбнулся ей, она отвела взгляд. Хорошо.